Время возникновения на Руси первых укрепленных пунктов относится к IX в., то есть к тому времени, когда хозары стали уже бессильны выдерживать натиск хлынувших с востока печенегов, которые в середине IX века настолько близко подошли к Киеву, что начали грозить торговле славян и последние, не надеясь более на хозар, были вынуждены сами приняться за охрану своих торговых центров и соединявших их путей сообщения. Поэтому первые указания на существование укрепленных пунктов встречаются в самом начале наших летописей; так, в рассказе о княжении Рюрика Нестор говорит: «И прия власть свою Рюрик один и пришед к Ильменю и сруби город над Волховым и прозва Новгород и седе ту и княжа, раздая волости мужем своим и городы рубити овому Полотеск, овому Ростов, другому Белоозеро». Насколько крепки были города и как долго они могли выдерживать осаду, указывает следующее место летописи: «Ольга же устремися со сыном своим на Искоростень град, яко те бяху убили мужа ее, и ста около со сыном своим, а Деревляне затворишась в граде и боряхусь крепко из града: ведаху бо яко сами убили князя, и на что ся предати. И стоя Ольга лето, и не можаше взяти град...» В дальнейшем летописи пестрят упоминаниями о различных укрепленных пунктах, называя их «городами, городками, детинцами, кремлями, острогами и т.д.», причем названиям этим отвечали определенные виды фортификационных сооружений. А именно: городом («градом») назывался* каждый заселенный пункт, который для охраны его от вражеских нападений был окружен укреплением в виде земляных валов, каменных или деревянных (но непременно венчатых) стен. «Понятие о городе, – говорит Ф. Ласковский, – как о жилом месте и об укреплениях, его ограждавших, совершенно сливались между собой; город не мог быть без оборонительной ограды, с уничтожением ее он терял значение и самое название города; с другой стороны, сооружая одну из вышеупомянутых оград на месте ненаселенном, в видах собственной обороны какого-либо пункта, всегда придавали ему, независимо от гарнизона, поселение, которое давало этому пункту жизнь, а вместе и значение города в гражданском быте государства».

 

 

Небольшие заселенные пункты обносились одним кольцом таких стен и, вероятно, к такого рода пунктам относилось собственно название «городка» или «городца», хотя, по-видимому, летописцы и не особенно строго разграничивали эти понятия, называя иногда относительно большие города «городками» или «городцами», а незначительные по населению пункты - «городами».

 

Большие города или имели несколько примыкавших друг к другу колец укреплений, или несколько концентричных колец. Как тот, так и другой вид расположения укреплений не представляли собой заранее обдуманной системы, но просто являлись следствием увеличения числа гражданских сооружений города, возникавших вне первоначальной линии укреплений и требовавших для их охраны устройства новой линии укреплений. В случае концентричного расположения стен или валов каждая часть города вместе с окаймлявшим ее кольцом стен носила особое название: центральная часть называлась первоначально «детинцем», «днешним градом», а впоследствии – «кремлем» или «кремником»; наружные кольца города с их стенами назывались «окольным градом, охабнем кромом или кромьным градом». Укрепленные пункты, ограды которых были не венчатые, а состояли из тына с заостренными верхушками бревен, назывались «острогами», причем если в таких пунктах имелось постоянное население, то такие остроги назывались «жилыми», а «стоялыми» острогами назывались такие, которые только временно вмещали в себе гарнизоны, посылавшиеся в них лишь на время военных действий. В более глубокой древности остроги, вероятно, устраивались в большинстве случаев без башен, но впоследствии башни стали делать постоянно, причем если замкнутая линия тыновой ограды имела не более четырех башен, то такое укрепление сохраняло название острога; если же число башен превышало четыре, то тогда укрепление получало название «города». Такой терминологии придерживался, по крайней мере, Семен Ремезов, составивший в 1701 г. свою «Чертежную книгу Сибири», в которой имеется много изображений различных укрепленных пунктов Сибири, являющихся весьма ценными для истории древнерусской фортификации. Приводим четыре чертежа из этой книги (рис. 88, 89, 90 и 91), на которых ясно видна не только конструкция стен и башен, но также названия укрепленных пунктов, указывающие на терминологию «городового дела»* в XVII в.

 

 

 

Упомянутый труд Семена Ремезова не является единственным источником древней письменности и картографии, в котором мы находим изображения старорусских военных сооружений. Такие изображения встречаются в уже знакомых нам трудах Адама Олеария (рис. 92 и 93), Мейерберга (рис. 94 и 95)*, а также в альбоме Эрика Пальмквиста – члена шведского посольства, бывшего в московском государстве в 1673 г. Однако, все такие изображения дают более или менее ясное представление лишь об общем виде или плане того или иного укрепленного пункта, позволяя только догадываться о деталях устройства стен или башен, и лишь у одного Пальмквиста имеется изображение разреза стены и башни города Торжка (рис. 96). Тем не менее мы не лишены возможности составить себе полное представление о деталях устройства деревянных сооружений древней Руси, так как еще недавно существовали остатки таких сооружений в Сибири, например, в Красноярске, в Илимске, в селении Братском Иркутской губернии и т. д., а остатки Якутского острога существуют и по настоящее время.

 

 

 

В нашу задачу не может входить изучение чисто фортификационных вопросов, как-то: рассмотрение общих планов фортификационных сооружений, вопросов наивыгоднейшего размещения башен и устройства земляных сооружений, – мы познакомимся только с устройством отдельных и притом главных частей оборонительных сооружений: с устройством тынов, венчатых стен и башен, то есть с областью древнерусской военной архитектуры, а не фортификации.

 

Менее всего конструктивных затруднений при их устройстве представляли тыновые ограды, которые поэтому вошли, вероятно, в употребление значительно ранее оград рубленых, то есть венчатых. Когда именно появились впервые тыновые ограды, в точности неизвестно, но упоминания об острогах встречаются в летописях при описании событий, относящихся к первой половине XII века.

 

Основываясь на некоторых летописных рассказах, можно предположить, что тыновые ограды различались, главным образом, по высоте, а именно, если тын устраивался для образования стен острога, то его делали значительной высоты (от 2-х до 3-х саженей), так как его вкапывали или непосредственно в грунт за рвом (рис. 97а), или в невысокий вал, образованный землей, вынутой из рва (рис. 97б). Если же тын предназначался лишь для усиления земляного укрепления, валы которого сами имели значительную высоту (рис. 98), то он делался невысоким, играя лишь роль бруствера, то есть прикрытия для защитников, а не главной преграды, мешавшей врагам приступом проникнуть внутрь укрепления. В последнем случае оборона производилась обычно поверх тына или сквозь узкие перерывы его, тогда как в острогах на высоте груди человека прорезались бойницы - небольшие отверстия, через которые производился обстрел неприятеля; другими словами, в острогах простого типа оборона производилась из-за тыновой ограды.

 

Более сложным видом тыновой ограды являлся такой, при котором оборона производилась как поверх тына, так и из-за него, то есть такая тыновая ограда, которая имела и «верхний бой» и «подошвенный». Для образования первого в тын врубались, на равном расстоянии друг от друга (от 1 до 1,5 саженей), поперечные рубленые стенки, служившие опорой для бревенчатого настила (наката), поверхность которого опускалась от верха тына приблизительно на высоту груди ратника (рис. 99). Такой тип тыновой ограды, без сомнения, отличался большей устойчивостью, нежели первый, так как его рубленные стенки представляли солидные контрфорсы; и назывался он в XVII веке «стоячим острогом» в отличие от «косого острога», разнившегося от стоячего лишь тем, что ему придавали наклон в сторону ограждаемого пространства. Иногда конструкция как косого острога, так и стоячего имела вид, показанный на рисунке 100 а. На помост верхнего боя защитники острога поднимались или по лестницам башен, или по особым всходам, которые отчасти играли также роль контрфорсов.

 

 

Очень серьезную защиту давали такие тыновые ограды, у которых все пространство между тыном, настилом и задними стойками засыпалось землей (рис. 100 б); такие тыновые ограды, по существу, уже близки к стенам, изображенным на рисунке 100 в. По мнению Ф. Ласковского, они появились в XVII веке, но в действительности такой тип ограждений применялся, вероятно, и ранее, так как он представляет собой переход от тыновых оград к венчатым стенам. В самом деле, невысокая тыновая ограда, играющая роль бруствера, помещена здесь на стоящих вплотную друг к другу низких срубах, заполненных землей и заменяющих невысокий земляной вал описанных выше острогов, который, вне сомнения, представлял меньше затруднений для штурмующих, нежели такие срубы.

 

Наиболее древним типом рубленых стен является тот, в котором каждое прясло* стены состояло из нескольких поставленных рядом венчатых срубов («городней»), засыпанных внутри землей или камнями (рис. 101а). Длина каждой городни зависела от имевшегося в распоряжении строителей леса, а толщина находилась в зависимости от условий удобного действия оборонявшихся ратников. Неудобство такого приема устройства стен заключалось, во-первых, в том, что боковые части городней, примыкавшие вплотную друг к другу, быстро загнивали и, во-вторых, в том, что отдельные элементы такой стены (городни), будучи один с другом ничем не связаны, получали различную осадку, вследствие чего уничтожалась общая ровная горизонтальная поверхность стены и потому затруднялись действия защитников.

 

 

Указанные недостатки в значительной мере устранялись при устройстве стен «тарасами», главное отличие которых от городни заключалось в том, что их наружные и внутренние (продольные) стены были цельными, как это видно на рисунке 101б.

 

Наружная и внутренняя стены соединялись перпендикулярными к ним поперечными стенами, врубленными в них на расстоянии 3–4 сажен друг от друга, и засыпались землей или камнями; участок ограды между двумя поперечными стенками и назывался собственно «тарасой». Толщина таких стен колебалась от одной до трех сажен, а высота их была очень различна, в зависимости от того, ставилась ли стена непосредственно на поверхности грунта или же на вершине земляного вала; впрочем, ниже одной сажени рубленые стены, вероятно, не делались, причем, такую высоту им придавали в сравнительно позднюю эпоху, когда стали более полагаться на численность защитников и на их военное искусство, нежели на неприступность самих стен; первоначально же стенам придавали значительную высоту, никогда, однако, не превышавшую стен каменных, что, конечно, зависело исключительно от свойств материала деревянных стен. Для придания стенам большей устойчивости, в особенности тем, которые имели значительную высоту, их рубили не под одну вертикальную плоскость, а уширяли их основания откосами, устраивавшимися как с наружной, так и со внутренней стороны ограды (рис. 102).

 

Существовал и другой тип стен «тарасами», появившийся, вероятно, позднее только что рассмотренного; примером этого типа может служить ограда города Коротояка, перестроенная при царе Иоанне Грозном (1648 г.). Как видно из рисунка 103, поперечные стены этой ограды отстояли у ее наружной поверхности на одну сажень друг от друга, а у внутренней сходились попарно, образуя треугольные клетки, причем положение бревен поперечных стен чередовалось через каждые два венца стен продольных. Такая конструкция рубленой стены придавала ей значительно большую устойчивость по сравнению с первым типом и затрудняла для осаждающих возможность сделать в ней частичный обвал.

 

Описанные типы стен тарасами применялись в течение долгого времени, так как только в XVI в., когда стали обороняться «огненным боем», то есть огнестрельным оружием, в несколько ярусов, явилась необходимость в изменении первоначальной конструкции стен тарасами. А именно: для образования нижнего (подошвенного) боя в толще стен приходилось устраивать особые камеры, в которых могли бы помещаться стрелки, защищенные от огня неприятеля (рис. 104); для этой цели тарасы через одну снабжались дополнительными продольными короткими стенками, врубавшимися в поперечные стены или на половине глубины тарасы, или же на глубине двух ее третей; сверху камера перекрывалась на высоте 2–3 сажень накатом, настилавшимся по балкам, поверх которого тараса засыпалась землей или камнями, точно так же, как это делалось в соседних - цельных тарасах. В остающейся перед камерой толще стены устраивалась бойница (М, А), бока и верх которой делались рубленными из бревен, а низ из теса; во внутренней продольной стене прорубались двери (Н, Я).

 

Тарасы стен города Олонца (1649 год) отличались от только что рассмотренных, главным образом, тем, что в них были устроены бойницы не только в полых тарасах, но также и в засыпанных землей (а–а), (рис. 105); кроме того, дополнительные продольные стенки (Б) шли здесь не до верха стены, как в предыдущем примере, а лишь на сравнительно незначительную высоту, несколько превышавшую грудь человека. Последний прием нельзя назвать удачным, так как выше стенок Б–Б тарасы были совершенно полыми и, следовательно, лишь в весьма малой степени могли сопротивляться действию осадных орудий.

 

Для стрелков «верхнего боя» поверх тарас был настлан бревенчатый пол («мост»), прикрытый со стороны поля бруствером, о котором скажем ниже, и покрытый двухскатной крышей.

 

Совершенно иную конструкцию имела ограда Красноярска (рис. 106). Она состояла из одной только сплошной продольной стены (рубленой), в которую на расстоянии двух саженей друг от друга были врублены тарасы, имевшие в плане форму треугольников. Тесовый мост, настланный поверх тарас, служа полом для стрелков верхнего боя, образовывал закрытые помещения для стрелков подошвенного боя; для действий последних в продольной стене были прорезаны три ряда бойниц, а прикрытием для первых служил бруствер, забранный между столбами тесом, в котором имелось два ряда бойниц, и прикрытый сверху односкатной крышей.

 

Само собой понятно, что такие стены, как у города Красноярска, не могли долго выдерживать огня осадных батарей, но зато, будучи снабжены достаточным количеством стрелков, открывавших сильный огонь, они могли хорошо сопротивляться приступам и поэтому устраивались, по мнению Ласковского, в тех случаях, когда нечего было опасаться разрушительного действия артиллерии.

 

Рассматривая приемы конструкции деревянных крепостных стен, мы оставляли в стороне приемы устройства прикрытий для защитников, размещавшихся по верху стен, то есть прикрытий, отвечавших современным брустверам. Первоначально этих прикрытий, быть может, и совсем не устраивали, так как слова «заборол», «забролы», обозначающие такие защитные стенки, появляются в летописях только в XI веке: «Мстиславу хотящу стрелити внезапу ударен бысть под пазуху стрелою на заборолех сквозь доску скважею и сведоша и на ту ночь умре» (1098 г.).

 

Из этой летописной выдержки видно, что первоначально заборолы устраивались из брусчатых обвязок, сплошь забранных досками, как это делалось иногда впоследствии и в XVII в., но с некоторыми изменениями (* Позднейшие дощатые брустверы делались выше человеческого роста и в них проделывались ряды бойниц) (рис. 106). Позднее стали делать заборолы бревенчатыми, но высота их оставалась такая же, как и у дощатых, то есть 3–4 фута, чтобы ратникам было удобнее поражать неприятеля, подошедшего к стенам вплотную (рис. 102). Более усовершенствованный тип бруствера состоял из выпускных концов бревен (консолей), по которым настилался бревенчатый пол и нарубалась вертикальная стенка – самый бруствер; для большей безопасности защитников последний иногда делался двойной толщины (рис. 107). Такой тип брустверов получил в XVII в. название «облама» или «облома». В полу облама устраивались навесные бойницы (стрельнцы) (М), через которые на подступивших к подошве стен врагов лили кипяток или горячую смолу и бросали камни или чугунные ядра. Если передняя стенка облама превышала высоту груди человека на незначительную вышину (рис. 107), то в ней устраивали бойницы (3), если же она была выше человеческого роста, то для удобного из-за нее действия бойцов приходилось делать особые скамейки (рис. 108), называвшиеся «кроватями». Для придания передней стенке облама большей устойчивости в нее врубались иногда поперечные стенки, в которых прорезались двери для свободного перемещения защитников по всему пряслу стены; торцы этих стенок связывались вверху, со внутренней стороны ограды, брусьями, ниже которых все зашивалось досками, но оставлялись двери. Получавшийся таким образом коридор, шириной около сажени, покрывался крышей и в мирное время мог служить складом для боевых и продовольственных запасов, для каковой цели и устраивалась, вероятно, задняя дощатая стенка; во время же боя она, по-видимому, могла лишь стеснять действия защитников и поэтому, надо полагать, что ее перед осадой удаляли. Такого устройства облам существовал у стен города Коротояка (рис. 103), где он был еще вооружен вертикальным и горизонтальным рядом острых кольев (штурм-фаллов), мешавших осаждающим пользоваться осадными лестницами.

 

 

В стене города Якутска задняя стенка облама была бревенчатая, но она была не сплошная, а прерывалась через тарасу и всюду имела отверстия, так что в каждую замкнутую клетку облама можно было проникнуть не только через ее боковые двери, но и через эти задние отверстия, величина которых равнялась одному квадратному аршину (рис. 109). Позади клеток облама в стене города Якутска шел круговой обход в виде галереи, стойки которой и перила были врублены в горизонтальные брусья, лежавшие на выпускных кронштейнах, ясно видных на рисунке 109.

 

Галерея эта была покрыта общей с обламом двухскатной крышей (рис. 110). Крыши обычно устраивались над крепостными оградами, так как они не только предохраняли деревянные стены от порчи их атмосферными осадками, но служили также для обороняющихся защитой от навесной стрельбы нападающих. Наконец, на скатах крыш, обращенных в сторону поля, укреплялись иногда бревна, которые скатывались вниз на врагов, подступивших вплотную к стенам. Конструкция таких крыш видна на рисунках 96,105 и 106.

 

Мы уже несколько раз упоминали о бойницах, через которые производился обстрел осаждающих; они назывались также «городовыми, боевыми и стрельными окнами» и способ их устройства находился в зависимости от того, для какого рода стрельбы они предназначались. Так, для пищалей (ружей) прорубались в двух смежных венцах небольшие отверстия прямоугольной формы, ширина которых колебалась между половиной и полутора футами, а высота – от полуфута до фута, причем притолки боевых отверстий срубались отвесно, верх – горизонтально, а низ скашивался наружу - с целью приблизить площадь обстрела возможно ближе к подошве стены (рис. 111). Одна от другой ружейные бойницы размещались на расстоянии 5-и и 7-и футов. Боевые отверстия для пушек устраивались как волоковые окна (рис. 112) и, вследствие малого калибра пушек, имели размеры около 2,5 х 2 фута. Последнего типа бойницы устраивались, вероятно, только в башнях, так как мы не имеем никаких данных для предположения, что пушки устанавливались когда-либо на деревянных стенах, толщина которых была относительно невелика и, следовательно, либо откат пушки после выстрела, мешая свободному перемещению по стене живой обороны, производил бы среди нее нежелательную сумятицу, либо приходилось бы устраивать особые приспособления для упомянутого отката орудий; но ни в памятниках письменности, ни в уцелевших до настоящего времени деревянных крепостных стенах нет никаких намеков на устройство таких приспособлений.

 

 

Нам еще нужно решить вопрос, каким образом защитники укреплений поднимались на верх стен. Как увидим впоследствии, пол одного из ярусов башен почти всегда находился на уровне верха стен и в башнях всегда имелись здесь боковые двери, через которые защитники могли попадать на стены, поднявшись по лестницам башен. Однако, трудно предположить, чтобы защитники стен могли подниматься на них таким путем во время боя, так как при этом неминуемо должна была происходить толкотня и, следовательно, бесцельная трата времени, драгоценного во время боя и в особенности в момент приступа. Поэтому следует предположить, что для быстрого и массового подъема на стены их защитников устраивались в нескольких пунктах особые открытые лестницы, расположенные, конечно, со внутренней стороны укреплений и, вероятно, не менее одной для каждого прясла стены. В этом нас убеждает изображение такой лестницы на плане Тихвинского монастыря (рис. 113); правда, лестница эта была, если судить по этому плану, единственной во всем кольце стен; но в действительности лестниц, надо полагать, было несколько, так как одна, конечно, не могла бы удовлетворить условия быстрого подъема на стену большого числа ратников. Что же касается упомянутых выше боковых дверей башен, то они преимущественно предназначались для сообщения между двумя пряслами стены, разделенными башней, то есть для кругового непрерывного прохода по стенам.

 

Теперь перейдем к рассмотрению типов башен.

 

Применение их в «городовом деле» началось очень рано, так как упоминания о «вежах»* в смысле башен, встречаются в летописях о событиях XII в.: «Вежа же среде города (Холма) высока яко же бити с нее окрест града, подздана каменьем в высоту 15 лакот, создана же сама древом тесаным и убелена яко сыр светящися на вси стороны...» (1159 г.). Судя по летописям, в глубокой древности башни ставились у нас внутри укрепленных пунктов и делались очень высокими, во-первых, с целью наблюдения за вражескими ратями, а во-вторых, как это видно из приведенной выписки, с целью получить значительную площадь обстрела.

 

 

Впоследствии башни стали устраивать в линии ограждений, размещая их различным образом и придавая им в плане форму то квадратов, то многоугольников, а именно: шести и восьмиугольников. Квадратные в плане башни, в зависимости от того, были ли они угловые или стояли на прямой линии стен, смотрели в поле двумя или одной своей стороной, причем из-за стены они выступали на 1–1,5 сажени; это делалось для того, чтобы из башен было возможно стрелять в стороны, то есть вдоль линии стены, для поражения врагов, подошедших к ней вплотную. Шестигранные башни смотрели в поле тремя или четырьмя сторонами, а восьмигранные – тремя или пятью (рис. 115). Образцов деревянных многогранных башен, насколько нам известно, до нашего времени в натуре не дошло, но что они применялись довольно часто, можно заключить из того, что изображения их встречаются в памятниках письменности и картографии; так, на изображении Тихвинского монастыря (рис. 113) видно, что некоторые из башен его ограды были шестигранные, а на старинном изображении укреплений Колы видим восьмигранные башни (рис. 114). Остатки одной громадной восьмиугольной в плане башни, принадлежавшей когда-то кемскому «городу», сфотографировал проф. В.В. Суслов (рис. 116). Сруб башни с внешней стороны укрепления был сделан двойным, что ясно видно на фотографии; с внутренней стороны укрепления в башне уцелел воротный пролет, а на верху ее два горизонтальных бревна, свешивавшихся из-за сруба на пропускных балках – остатки облама (* об обламах башен смотри ниже); на фотографии также ясно видно, где к башне примыкала рубленая стена ограды с обламом и крышей, следовательно кемское укрепление было, вероятно, «городом», а не «острогом», так как его стены и башни были слишком солидно сделаны для «острога», число башен которого ограничивалось всегда четырьмя и стены делались тыновыми.

 

 

Что касается прямоугольных в плане башен, то образцы их, хотя и весьма немногочисленные, уцелели до нашего времени; так, например, сохранились башни Якутского острога, дающие ясное представление о сооружениях подобного рода, которое дополняется еще многочисленными древними изображениями деревянных укрепленных пунктов и не менее многочисленными их описаниями.

 

Пользуясь этими данными, является возможным установить существование нескольких типов прямоугольных в плане башен. Наименее сложными из них были двухъярусные башни, то есть такие, которые имели подошвенный ряд бойниц и один ярус верхнего боя. Казалось бы, что пол верхнего яруса этих башен должен был быть на одном уровне с верхом стен; в действительности же в большинстве случаев пол был на значительно большей высоте, так что попасть на него можно было лишь по особым лестницам, которые устраивались или внутри башен (рис. 118), или же снаружи их, в виде крылец, выходивших, конечно, внутрь укрепленного пункта. Объясняется это тем, что двухъярусные башни рубили обыкновенно при низких городовых стенах или при тыновых оградах, часто совсем не имевших верхнего боя, обстрел с которых не захватывал значительной площади противолежащего поля; а между тем, ее необходимо было иметь, и для этой-то цели верхний ярус башен устраивали выше верха стен, предпочитая остаться без кругового хода по верху ограждений, нежели не иметь в некоторых их местах относительно высоких точек. Верх таких башен оставлялся иногда открытым (рис. 117 и 118), но в большинстве случаев над ним устраивались крыши колпаком, причем, их часто делали не стропильчатыми, а рубленными из бревен, венцами, как, например, у двух башен в селении Братском, сохранившихся по настоящее время (рис. 119 и 120).

 

 

Многоярусные башни, имея то же назначение, что и двухъярусные, служили также для наблюдения за действиями неприятеля, поэтому относительная их высота была велика и, кроме того, для последней цели наверху их имелись обыкновенно особые дозорные вышки («смотрельни»). Пол второго яруса таких башен находился, по большей части, на уровне пола облама стен, как, например, в Якутском остроге (рис. 121и121а); пол третьего яруса – на уровне пола облама самой башни (рис. 122) и, наконец, последним ярусом являлась дозорная вышка, которая обыкновенно делалась не рубленной венцами, как остальные части башен, а стойчатой, обшитой или не обшитой тесом (рис. 122 и 123). Вокруг вышки устраивался часто балкон, который собственно и служил наблюдательным пунктом, а сама вышка играла роль современной будки часового. На конструкции многоярусных башен останавливаться не будем – она ясно видна на прилагаемых рисунках башен города Красноярска (рис. 122 и 124).

 

Особый тип составляли «проезжие» башни, через которые производилось сообщение «города» с полем, так как не в башнях (непосредственно в стенах) ворота никогда не устраивались; это объясняется тем, что ворота, являясь наиболее слабым местом ограды, требовали особо усиленной обороны и сосредоточенного огня, чего гораздо легче, нежели в стенах, можно было добиться в башнях. Наружные и внутренние воротные полотнища устраивались или в противолежащих одна другой стенах башни, и тогда проезд получался прямой (рис. 124), или же наружные полотнища навешивались на боковой стене, и тогда проезд получался под прямым углом (рис. 118). Последний способ размещения применялся в тех случаях, когда хотели несколько скрыть передние ворота или тогда, когда этого требовало само положение башни.

 

Для непосредственной обороны воротных полотнищ, в особенности наружных, также приходилось прибегать к особым мерам, сводившимся, в сущности, к тому, чтобы было наиболее удобно поражать врагов, подступивших к воротам вплотную и уже ломающих их. На Западе для этой цели применяли, при каменных оградах, так называемые «мушараби», то есть глухие, значительно выступающие над воротами балконы, через сквозные полы которых можно было очень успешно поражать вламывающихся в укрепление неприятелей. Аналогичные выступы-балконы сохранились и на некоторых наших деревянных проезжих башнях. Так как балконы имели значительный вынос, то для их прочной поддержки пропускали через две противоположные стены башни длинные бревна-кронштейны (рис. 125), на которых устанавливали брусчатый каркас балкона, сплошь забиравшийся тесом и покрывавшийся крышей. Такой конструктивный прием был применен при устройстве балконов в проезжих башнях города Якутска (рис. 126 и 127), а также в башнях города Илимска. Одна из них – Спасская, имела выступ, обращенный в сторону поля (рис. 128), другая же – Никольская, имела выступ, обращенный внутрь крепости (рис. 129), так как он одновременно служил как мушараби и как верхняя площадка лестницы; наконец, в проезжей башне Якутского острога выступы были устроены с двух ее сторон – наружной и внутренней так, что имелась возможность поражать не только врагов, подступивших к наружным воротам, но и уже разбивших внутренние и врывающихся в крепость.

 

 

Изображенные у обеих Илимских башен подкосы имеют, конечно, позднейшее происхождение; они относятся к тому времени, когда Илимский острог потерял всякое значение как укрепленный пункт, так как, если бы эти подкосы существовали вначале и служили бы существенной поддержкой для балконов, когда они еще не загнили, то такая конструкция, с военной точки зрения, не могла выдержать критики, потому что враг легко мог, подрубив подкосы, обрушить весь балкон. Подобно стенам, башни, в целях защиты их подошвы, устраивались иногда с обламами; из рассмотренных нами примеров обламы имеются у некоторых башен городов Красноярска и Коротояка (рис. 117,118 и 122), у всех башен Якутского острога (рис. 121 а), у некоторых башен Илимского острога (рис. 128) и у всех башен Братского острога (рис. 119). Однако, нередко башни рубились и без обламов, но, по-видимому, отсутствие облама допускалось, обычно, лишь для проезжих башен, и притом только тогда, когда они имели надвратные выступы; так, например, обламов нет у Никольской башни Илимского острога (рис. 129), у проезжей башни города Красноярска (рис. 124) и у Спасской башни, уцелевшей до 1900 г. (* башня сгорела в 1899 году), в селе Торговище (Пермской губернии Красноуфимского уезда) от существовавшего там когда-то острога (рис. 130). Вероятно, как исключение, и непроезжие башни устраивались без обламов; так, судя по чертежу Ф. Ласковского, одна из угловых башен Илимского острога не имела облама (рис. 131).

 

На этом мы закончим рассмотрение наших древних фортификационных сооружений из дерева. Заметим еще только, что, если на взгляд человека, хотя бы поверхностно знакомого с фортификационными сооружениями и артиллерией нынешнего времени, деревянные крепости наших предков кажутся оплотами совершенно ненадежными, чуть ли не наивными, то в свое время подобные деревянные города и остроги не только казались, но и в действительности были грозными твердынями, в которых русские рати успешно отсиживались иногда в течение долгого времени не только от полудиких племен Сибири, но и от европейских армий. Так, например, известно, что великолепные по тому времени шведские войска, осадившие в начале XVII в. Тихвинский монастырь, не могли овладеть его деревянными стенами и башнями, несмотря на то, что сделали все от них зависящее, чтобы сломить эту твердыню.